Вот языковой трюк: едва успев воссоединиться с тем, чтобы высказать себя, целокупное тело вновь вынуждено обратиться в словесный прах, рассыпаться на мельчайшие детали, превратиться в однообразный перечень собственных компонентов, рассыпаться на кусочки: язык разрушает тело, возвращает его к состоянию фетиша. Такая операция известна под названием блазона. Суть блазона состоит в том, чтобы приписать некоему субъекту (красоте) известное число анатоми­ческих атрибутов: она была прекрасна — руки, шея, брови, нос, ресницы и т. п., так что субъектом оказывается прилагательное, а предикатом — существительное. То же и в стриптизе: акт обнажения предицируется с помощью серии атрибутов (ноги, руки, грудь и т.д.). Как стриптиз, так и блазон заставляют вспомнить об участи фразы (оба построены наподобие фраз), заключающейся (на это обрекает фразу ее структу­ра) в том, что фразе не дано стать нераздельной: ее смыслы способны рассыпаться, но не могут собраться в единое целое: целокупность, «сумма» — это обетованная земля языка, виднеющаяся где-то вда­ли, маячащая как итог перечисления; однако даже если перечисление доведено до конца, в нем не обнаружить такого элемента, который придал бы перечню внутреннее единство, а если подобный элемент и возникнет, он лишь добавится ко всем прочим. Так же и с красо­той: она может быть либо тавтологической (утверждающей себя при помощи своего же имени), либо аналитической (если мы станем пере­бирать ее предикаты), но ни в коем случае не синтетической. В основе блазона как жанра лежит уверенность в том, что исчерпывающий ката­лог обладает способностью воссоздать целокупное тело — так, словно добравшись до собственного предела, перечисление готово перерасти в новую категорию — категорию целокупности: описание охватывает какая-то перечислительная лихорадка: стремясь к тотализации, оно принимается громоздить детали, умножать фетиши в надежде обрести в конце концов целокупное, дефетишизированное тело; однако, пре­даваясь этому занятию, описание оказывается не в силах изобразить красоту: ни одному человеку не дано узреть Замбинеллу; бесконечная чреда ее профилей — это воплощение недостижимой цельности — недостижимой потому, что ее добиваются с помощью языка, письма.